были достаточно безопасны. После заката все менялось, и только болваны отваживались посещать эти выгоревшие улицы без фонарей и охраны. Сейчас же здесь, среди руин, трудились рабочие, которые готовили Сити к возрождению. Повсюду по своим делам сновали горожане, как было на этих улицах веками и, без сомнения, веками будет продолжаться. Уличные торговцы зазывали покупателей. Все в чем-то нуждались, и потребность купить или продать была столь же стойкой, как сама жизнь.
На каждом углу стояли или сидели нищие, пытаясь схватить за рукав прохожих. Многие утверждали, что потеряли дома и все имущество на Пожаре. На Полтри я остановился, чтобы прочесть на видавшей виды грифельной доске полустертое объявление, написанное едва различимыми печатными буквами: МЭРИ ПРИХОДИ В МУРФИЛДС ВЕСТ-САЙД СЛАВА БОГУ ТЫ ЖИВА. В Мурфилдсе еще оставалось множество палаток и тентов, хотя и меньше, чем раньше. Большинство беженцев испарились, как снег весной. Некоторые остались, сбившись вместе в небольших импровизированных лагерях. Другие нашли жилье у родственников и друзей. А некоторые уехали в надежде начать новую жизнь в других частях королевства.
Я шел вдоль дороги, ведущей к Полтри и Чипсайду, где некоторые домовладельцы уже принялись восстанавливать свои дома, невзирая на правила, и расположили лотки прямо на руинах. От каменного остова собора Святого Павла я пошел на запад через почерневшую арку Ладгейта и дальше к мосту через Флит-Дич. На Флит-стрит я остановился у лотков, которые жались, как цыплята к курице, к южной стене церкви Святого Дунстана на Западе.
И вдруг меня захлестнула волна скорби. Я совершенно не был к этому готов. Я споткнулся и вновь обрел равновесие, ухватившись за край книжного лотка. Мой отец умер здесь, всего в нескольких футах от того места, где я стоял. Раздавленный колесами телеги. Но то, что я испытывал, было больше, чем горе, больше, чем чувство вины. Главным чувством был гнев, пронзающий, как острый клинок.
Муравей помог мне вновь обрести равновесие. Крошечное существо, похороненное в белой краске, которое убедило меня окончательно, что в истории моего отца, которую он мне поведал во время нашего последнего разговора в последний вечер его жизни, в истории, которая больше походила на описание сна, был смысл. Все сошлось: Клиффордс-инн, законники, кирпичное здание в саду. Но именно муравей доказывал, что все это был не сон.
Если муравей был реальностью так же, как и другие обстоятельства, то почему остальное не могло быть реальным тоже? Иначе говоря, отец последовал за женщиной, которая походила на мою умершую мать, по крайней мере, со спины. А раз так, значит ли, что его описание того, что он увидел за дверью мистера Громвеля, было тоже реально?
К своему изумлению, я поймал себя на мысли, что в самом деле верю, что существовала роскошная комната там, где теперь кабинет ученого. И яркий ковер, и греховная картина, и падшая женщина на кушетке были столь же реальны, как этот лоток рядом, как потертые, в пятнах сырости и попорченные огнем тома, выставленные на продажу.
Блудница, чья кровь, возможно, была у отца на манжете и на клочке бумаги, что у меня в кармане. Мертвая женщина, чьи глаза он закрыл. Вывод был один.
– Сэр, – послышался низкий голос на уровне моего локтя, – похоже, я имею честь обращаться к мистеру Марвуду? Мне очень повезло.
Я вздрогнул. Перед моим носом возникла большая черная шляпа. Ее широкие поля были загнуты назад, открывая маленький нос на широком лице, багровом, как предзакатное солнце, и два голубых покрасневших глаза, глядевших прямо на меня.
– Добрый день, мистер Челлинг, – сказал я. – Простите меня, сэр, я витал в облаках.
– Вы, без сомнения, из Уайтхолла. Нет ли… нет ли новостей от короля?
– Пока нет, сэр. Сегодня я еще там не был.
– Когда будете там, вы ведь вспомните наш разговор? – Челлинг отложил книгу, которую изучал, и схватил меня за рукав. – Насчет Пожарного суда и наших затруднений с оплатой счетов. Не говоря уж об управлении Клиффордс-инн.
– Разумеется. – Я подумал, что мне повезло его встретить. Если бы удалось убедить Челлинга сказать мне то, что я пытался узнать, не пришлось бы обращаться за помощью к Хэксби и, следовательно, не было бы необходимости давать ему денег в долг. Тогда я бы остался практически гол как сокол. – Не хотите ли выпить со мной за здоровье короля? – спросил я. – Мы могли бы заглянуть в «Дьявол».
– С большим удовольствием, сэр.
Челлинг поклонился, но так неловко, поставив ногу на неровный камень, что чуть не упал. Я поймал его за руку и помог обрести равновесие. Мы вместе перешли дорогу не без определенных трудностей, отчасти из-за движения, отчасти из-за того, что он носил каблуки высотой в два дюйма. В «Дьяволе» мы прошли наверх, в пивную. Я заказал вина и нашел нам место на краю стола в задней части зала. В зале было шумно. На другом конце стола четверо студентов-юристов громко распевали балладу, а пара солдат горячо спорила о диспозиции драгун в каком-то сражении.
– Вы давно знакомы с мистером Хэксби? – спросил Челлинг.
– Нет, сэр. Только с прошлого года, когда выполнял задание в соборе Святого Павла, о котором он упомянул.
– Конечно, вы ведь уже говорили. Что вы думаете о его так называемой кузине? Джейн. Кто она такая, он сказал? – Челлинг ткнул меня пальцем в плечо. – Хитрый старый пес. Бьюсь об заклад, она согревает его по ночам.
Я вежливо улыбнулся.
– Было так благородно с вашей стороны помочь мне утром, – сказал я, пытаясь увести разговор подальше от Кэтрин Ловетт. – Вы упомянули этого Громвеля. Я…
– Громвель! – выкрикнул Челлинг. – Вечно какая-то блажь у него в голове. Я терпеть не могу этого человека. Всех нас в жизни постигли разочарования, но он переносит свои менее достойно, чем другие, которых я знаю.
– Вы давно с ним знакомы?
– Слишком давно, сэр. Слишком. Не хочу ни к кому относиться не по-христиански, но, боюсь, он слишком важничает, и без каких-либо на то оснований. В конце концов, мы оба являемся членами клуба. Мы равны…
– Члены?..
– Клиффордс-инн, сэр. – Он замолчал, словно давал мне время осознать важность этого факта. – Видите ли, я учился профессии юриста, хотя в настоящее время помогаю им в Пожарном суде. Я прожил в Клиффордс-инн без малого тридцать лет. Знаете, на днях директор был так добр, что сказал, что без меня все там было бы совсем другим. Конечно, сейчас управляющий – Громвель, и он извлекает из этого всю возможную выгоду, ведет себя со всеми чрезвычайно высокомерно. Вот Пожарный
